На этой неделе мы вспоминаем притчу о мытаре и фарисее, обличающую гордыню и лицемерие и показывающую нам пример искренней покаянной молитвы, которая дарует милосердие Божие грешникам.

Давно уже эти образы стали нарицательными, вошли в наше сознание и культуру. Но каждый раз, вспоминая мытарево смирение и самолюбование фарисейства, мы примеряем эти качества на нас самих и понимаем, что нам есть к чему стремиться.

Размышляя над этой притчей, можно вспомнить, кем были мытари и фарисеи в иудейской истории. Все знают, что мытарь – сборщик податей, чем и объясняется нелюбовь к этой профессии. Должность эта, действительно, была не очень почетной, ведь мытарь находился в услужении у римского правительства и должен был обирать собственный народ до последней нитки, чтобы отдать дань иноземному императору. Неудивительно, что «мытарь» стал синонимом грабителя.

Современные рисунки, иллюстрирующие притчу, часто показывают богато одетого фарисея и скромного мытаря, что не совсем верно, ведь чаще всего эти люди были достаточно богаты и зажиточны, так как наживались за счет населения.

А вот в современные славянские языки попали слова «мытарь» и «мытник» для обозначения таможенника, в русском же осталось разговорное слово «мытарить», что значит мучить, беспокоить и происходящие от него христианские «мытарства» — препятствия, через которые пройдет наша душа во время страшного суда. Эта этимология помогает увидеть евангельского мытаря глазами его современника, который небезосновательно мог осудить представителя такой профессии.

Фарисеи же в нашем понимании стали синонимом лицемерия. Древнееврейская религиозно-философская школа охраняла каноны иудаизма от иноземных проникновений и поэтому строго соблюдала букву закона Моисеева. Кажется, и правда праведное занятие, но именно их чаще всего обличал Христос, ведь формальное благочестие никогда не заменит живую веру.

Мытарь в своем противопоставлении фарисейству попадает в один ряд с другими библейскими образами: разбойником и блудницей. И общее у них одно – истинное покаяние, дарующее надежду даже великому грешнику. Как напишет противоречивый поэт Серебряного века, Николай Гумилев, его душа могла бы найти себе место только рядом с разбойником, мытарем и блудницей.

Вообще для поэтов свойственно обращение именно к этой притче, ведь люди искусства редко ведут праведную жизнь, но им не чужды поиски истины – черта, которая присуща мытарю из притчи.

Чудесные строки есть у Иннокентия Анненского:

В небе ли меркнет звезда,
Пытка ль земная все длится;
Я не молюсь никогда,
Я не умею молиться.

Время погасит звезду,
Пытку ж и так одолеем…

Если я в церковь иду,
Там становлюсь с фарисеем.
С ним упадаю я нем,
С ним и воспряну, ликуя…
Только во мне-то зачем
Мытарь мятется, тоскуя?

Вроде бы усвоив евангельские истины, мы порой забываем задавать себе вопрос: «Не фарисеи ли мы?». Нам необходимо примерить образы притчи на себя и научиться искренней молитве и покаянию у мытаря.  Ведь «всякий возносящийся смирится, а всякий смиряющийся вознесется».

Кристина Гогорян